Ray Bradbury A Sound of Thunder (2/25)

Eckels glanced across the vast office at a mass and tangle (взглянул через просторный офис «на кучу и путаницу» = на кучу чего-то спутанного), a snaking and humming of wires and steel boxes (/на/ извивание и жужжание проводов и стальные коробки: snake – змея), at an aurora (на сияние: aurora – заря) that flickered now orange, now silver, now blue (которое вспыхивало то оранжевым, то серебряным, то синим).

There was a sound like a gigantic bonfire burning all of Time (то был звук, похожий на гигантский костер, сжигающий полностью Время), all the years and all the parchment calendars (все годы и все пергаментные календари /летописи/), all the hours piled high and set aflame (все часы, сваленные высоко в кучу и подожженные).

A touch of the hand and this burning would (прикосновение руки и это горение бы), on the instant (мгновенно), beautifully reverse itself (прекрасно повернулось вспять).

Eckels remembered the wording in the advertisements to the letter (помнил формулировку в объявлении /с точностью/ до буквы). Out of chars and ashes (из пепла и золы), out of dust and coals (из пыли и углей), like golden salamanders (как золотистые саламандры), the old years, the green years (старые годы, зеленые = молодые годы), might leap (могли бы выскочить = подняться); roses sweeten the air (розы услаждают воздух), white hair turn Irish-black (белые /седые/ волосы становятся черными, как у ирландцев), wrinkles vanish (морщины исчезают); all, everything fly back to seed (всё и все возвращаются /«летят»/обратно в семя), flee death (убегают от смерти), rush down to their beginnings (бросаются к своим истокам), suns rise in western skies and set in glorious easts (солнца восходят на западных небесах и садятся на великолепных востоках), moons eat themselves opposite to the custom (луны съедают себя вопреки обычаю = убывают с другого конца), all and everything cupping one in another like Chinese boxes (все и всё складывающееся одно в другое как китайские коробочки /по принципу матрешки/), rabbits into hats (/как/ кролики в шляпы), all and everything returning to the fresh death (все и всё, возвращающееся к свежей /новой/ смерти), the seed death (смерти семени), the green death (зеленой смерти), to the time before the beginning (ко времени до начала = к началу начал).

A touch of a hand might do it (прикосновение руки могло бы сделать это), the merest touch of a hand (простейшее прикосновение руки).

Eckels glanced across the vast office at a mass and tangle, a snaking and humming of wires and steel boxes, at an aurora that flickered now orange, now silver, now blue.

There was a sound like a gigantic bonfire burning all of Time, all the years and all the parchment calendars, all the hours piled high and set aflame.

A touch of the hand and this burning would, on the instant, beautifully reverse itself.

Eckels remembered the wording in the advertisements to the letter. Out of chars and ashes, out of dust and coals, like golden salamanders, the old years, the green years, might leap; roses sweeten the air, white hair turn Irish-black, wrinkles vanish; all, everything fly back to seed, flee death, rush down to their beginnings, suns rise in western skies and set in glorious easts, moons eat themselves opposite to the custom, all and everything cupping one in another like Chinese boxes, rabbits into hats, all and everything returning to the fresh death, the seed death, the green death, to the time before the beginning. A touch of a hand might do it, the merest touch of a hand.