H.G. Wells «The Door in the Wall» (17/27)
@english_frankГ. Дж. Уэллс «Дверь в стене»
“A boy is a creature of odd feelings (мальчишка — это ведь существо со странными чувствами). I was, I really believe (я был, я действительно верю), in spite of my secret self-disgust (несмотря на мое тайное отвращение к себе самому), a little flattered to have the attention of these big fellows (немного польщен тем, что привлек внимание этих больших парней). I remember particularly a moment of pleasure caused by the praise of Crawshaw (я особенно помню миг удовольствия, вызванный похвалой Крошоу) — you remember Crawshaw major (ты помнишь старшего Крошоу), the son of Crawshaw the composer (сына Крошоу, композитора)? — who said it was the best lie he had ever heard (который сказал, что это самая лучшая ложь, которую он когда-либо слышал). But at the same time there was a really painful undertow of shame (но в то же время было крайне тягостное подспудное ощущение стыда; undertow — скрытая тенденция, настроение) at telling what I felt was indeed a sacred secret (при выбалтывании того, что я чувствовал, является действительно священной тайной). That beast Fawcett made a joke about the girl in green (этот скотина Фосетт отпустил шутку о девушке в зеленом) — .”
Wallace’s voice sank with the keen memory of that shame (голос Уоллеса понизился при ярком воспоминании об этом позоре; keen — глубокий, сильный, интенсивный /о чувствах или ощущениях/). “I pretended not to hear (я сделал вид, что не услышал),” he said. “Well, then Carnaby suddenly called me a young liar and disputed with me (ну, потом Карнаби вдруг назвал меня маленьким лгунишкой и поспорил со мной) when I said the thing was true (когда я сказал, что это правда). I said I knew where to find the green door (я сказал, что знаю, где найти зеленую дверь), could lead them all there in ten minutes (/и/ могу отвести их всех туда за десять минут). Carnaby became outrageously virtuous (Карнаби стал в позу: «стал возмущенно добродетельным»), and said I’d have to (и сказал, что мне придется /сделать это/) — and bear out my words or suffer (и подтвердить мои слова или пострадать). Did you ever have Carnaby twist your arm (Карнаби когда-нибудь выворачивал тебе руку)? Then perhaps you’ll understand how it went with me (тогда, ты, наверное, поймешь, как это произошло со мной). I swore my story was true (я поклялся, что мой рассказ — правда; to swear — клясться). There was nobody in the school then to save a chap from Carnaby though Crawshaw put in a word or so (тогда в школе не было никого, чтобы спасти = кто бы спас ребенка от Карнаби, хотя Крошоу замолвил словечко или около того = или два; to put in a word — замолвить словечко /за кого-л. — for smb./). Carnaby had got his game (Карнаби получил, что хотел: «свою добычу»; game — игра; дичь). I grew excited and red-eared (я разволновался, у меня покраснели уши), and a little frightened (и /я/ немного испугался), I behaved altogether like a silly little chap (я вел себя совершенно как глупое малое дитя), and the outcome of it all was that instead of starting alone for my enchanted garden (а в результате всего этого, вместо того чтобы отправиться одному в мой зачарованный сад), I led the way presently (я через некоторое время возглавил шествие; to lead the way — идти впереди, идти во главе, вести за собой, возглавлять) — cheeks flushed, ears hot, eyes smarting (с пунцовыми щеками, горящими ушами, со жгучей болью в глазах; to smart — испытывать жгучую боль; болеть), and my soul one burning misery and shame (а моя душа /являла собой/ сплошное сильное страдание и жгучий стыд; burning — горящий, жгучий; сильный) — for a party of six mocking, curious and threatening school-fellows (за компанию из шести глумящихся, любопытных и грозных: «угрожающих» одноклассников).
“A boy is a creature of odd feelings. I was, I really believe, in spite of my secret self-disgust, a little flattered to have the attention of these big fellows. I remember particularly a moment of pleasure caused by the praise of Crawshaw — you remember Crawshaw major, the son of Crawshaw the composer? — who said it was the best lie he had ever heard. But at the same time there was a really painful undertow of shame at telling what I felt was indeed a sacred secret. That beast Fawcett made a joke about the girl in green — .”
Wallace’s voice sank with the keen memory of that shame. “I pretended not to hear,” he said. “Well, then Carnaby suddenly called me a young liar and disputed with me when I said the thing was true. I said I knew where to find the green door, could lead them all there in ten minutes. Carnaby became outrageously virtuous, and said I’d have to — and bear out my words or suffer. Did you ever have Carnaby twist your arm? Then perhaps you’ll understand how it went with me. I swore my story was true. There was nobody in the school then to save a chap from Carnaby though Crawshaw put in a word or so. Carnaby had got his game. I grew excited and red-eared, and a little frightened, I behaved altogether like a silly little chap, and the outcome of it all was that instead of starting alone for my enchanted garden, I led the way presently — cheeks flushed, ears hot, eyes smarting, and my soul one burning misery and shame — for a party of six mocking, curious and threatening school-fellows.